Пространство советского курорта: свобода или контроль?
Пространство советского курорта: свобода или контроль?
Исследование выполнено при поддержке фонда «Открытое общество».
Людмила Кузнецова
Курорт, не только советский, в ХХ веке представлял собой поле столкновения двух больших культурных тенденций.
С одной стороны — старая традиция понимания курорта как места свободы в разных смыслах этого слова. Свободы от строгих моральных норм, свободы от повседневности, свободы от государственного контроля.
XIX век оставил представление о курорте как о пространстве свободы, где стираются социальные границы, а нормы и запреты становятся менее строгими. Н. Крючкова на примере английского курорта Брайтона показывает, что там «меньше требований выдвигалось в отношении подходящей одежды или соблюдения ритуалов, в отношении пристойности»[1]. Ф. Грей в своем монументальном труде также размышляет о преодолении социальных шаблонов. Рассматривая пляж — обязательную часть каждого морского курорта, — он склонен воспринимать его как «сферу беспрерывных изменений, пляж в пространственном смысле расположен на кромке, но и в культурном отношении находится как бы на краю общества, открывая возможность отойти от принимаемых за норму кодов повседневного поведения»[2]. О том, что российские курорты в XIX веке допускали большую степень личной свободы, говорится и в исследовании А. Мальгина «Русская Ривьера», которое посвящено Крыму[3].
С другой стороны — попытка государства «освоить» это пространство, взять его под контроль.
Интерес к вопросам организации свободного времени рабочих в период между двумя мировыми войнами — тенденция общеевропейская, если не сказать — общемировая. Интерес к организации отдыха рабочих исследователи объясняют несколькими причинами. Во-первых, важным было ценностное переосмысление. Недорогой отдых, доступный широким массам[4], но при этом имеющий многие черты досуга, доступного ранее только высшим слоям общества, свидетельствовал об улучшении качества жизни. Присвоение практик высшего класса, получение их привилегий в какой-то степени свидетельствовало о подъеме вверх по социальной лестнице и в конечном счете гарантировало удовлетворение потребительских и социальных стремлений[5].
Однако были и политические причины: таким путем государства пытались установить контроль и использовать в своих целях сферу жизни, которая раньше была исключительно приватной и скрытой от политического влияния.
И здесь нам интересно физическое пространство курорта, то, каким способом оно могло выполнять различные социальные функции.
В каком-то смысле импульс для размышлений был дан концепцией гетеротопа, предложенной М. Фуко в тексте 1967 года «Of other spaces», где предлагается рассматривать окружающий мир не как гомогенное пространство, а как разнородные места, в которые мы попадаем, которые пересекаем, в которых находимся или внезапно обнаруживаем себя[6]. Гетеротоп предназначен для специфических культурных практик в определенное время и недоступен для любых желающих.
Для нас важен тип, который Фуко называет «гетеротопом девиации», т.е. тем гетеротопом, в который помещаются индивиды, чье поведение является девиантным в отношении предписанных норм и правил. К этому виду он относит тюрьмы, психиатрические лечебницы, дома престарелых и — что важно для нашего исследования — дома отдыха. Подобная типологизация отсылает нас к другой его работе — «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы»[7].
Здесь нужно отдельно отметить, что именно советские курорты, которые в обязательном порядке включали лечебную составляющую, могут относиться к этому виду особых мест.
Одним из определяющих свойств курорта была его отдаленность, иногда незначительная, от места жительства отдыхающих. Чтобы приехать на курорт, человеку предстояло преодолеть некое расстояние, что уже формировало представление об особенности этого другого места.
Одной из функций пространства девиации является приведение индивида в состояние нормы. Цель нормализации, проводимой в пространстве курорта, — вернуть в общество здорового человека, способного трудиться и участвовать в общественной жизни. Однако советский человек должен был быть здоровым не только физически, но и духовно. Внутреннее изменение связано со второй функцией курортов.
Курортный дискурс включал представление о важности просвещенческой функции санаторного отдыха. Курорт можно рассматривать в системе советского эксперимента конструирования «нового человека». Революция 1917 года активизировала дискурс построения принципиально нового общества, свободного от всех пороков старого мира. Чтобы считаться новым, советским человеком, индивид должен был приобрести некоторые качества, овладеть определенными знаниями и навыками. Курорт в этом проекте выступал как средство научения полезному, регламентированному отдыху, элементарной гигиене и профилактике, рациональному отношению ко времени и к телу. Приобретение навыков советского человека здесь являлось актом нормализации, приведения индивида в правильное состояние — т.е. частью процесса общего оздоровления.
Внутренняя структура больницы и санатория представляет собой систему, в которой каждый индивид находится на определенном, отведенном ему месте. Это дает возможность ежеминутного надзора за поведением каждого, способность оценивать его, подвергать наказанию, измерять его качества и заслуги. Кроме того, таким образом создается полезное пространство, сконструированное для наилучшего исполнения своих функций.
Пространство курорта как гетеротопа девиации предполагает системы открытия и закрытия, которые в одно и то же время изолируют его пространство и делают его доступным. Эта характеристика в гетеротопе девиации проявляется более ярко, чем в других гетеротопах: попасть в него возможно только при выполнении некоторых культурно-детерминированных условий. Дисциплина, по мнению Фуко, всегда требует отгораживания, спецификации места, отличного от других и замкнутого в самом себе. Пространство советского курорта (в его идеальном типе) обладало данными признаками гетеротопа девиации. Во-первых, на курорт можно было попасть только после выполнения определенных условий, таких как получение медицинского направления и свидетельства о принадлежности к пролетариату. Отборочные курортные комиссии, в состав которых входили врачи и представители профсоюзов, решали, в каком именно лечении нуждается больной и «подходит ли он по социальному положению», поскольку право на бесплатное государственное лечение имели только трудящиеся и члены профсоюзов[8]. Во-вторых, здравницы, как правило, находились достаточно далеко от постоянного места жительства отдыхающих, поэтому поездка на курорт всегда предполагала перемещение в пространстве страны. В-третьих, территория курорта была огорожена, отделена от расположенного рядом поселка или города. Применялись тактики не только структурного (ограды), но и визуального (зеленые насаждения) разделения пространства, запрета пересекать границу курорта без разрешения, наказания в случае нарушения правил. Пространство курорта замыкалось само в себе, оно содержало весь набор необходимых элементов для полной автономии, по крайней мере для выполнения тех функций, которые считались приемлемыми в санатории.
По типу поселения курорты делились на: а) замкнутый курорт; б) курорт-поселок; в) курорт — часть города; г) курорт-город; д) курортный район[9]. При всех вариантах расположения курорта неизменно возникал вопрос об отношении его пространства к расположенному рядом городу или поселку. Как правило, архитекторы и курортологи были единодушны в том, что они должны визуально и пространственно разделяться. Планировщики курорта Гагры утверждали: «Разрыв между курортными территориями и городом обеспечивает лучшую организацию курорта»[10]. Интересно, что разделение между территориями должно было проходить и по функциональному признаку: так, при реконструкции курорта «Псырцха» (Новый Афон) в Абхазии государственные, общественные учреждения и организации были вынесены за границу курорта[11].
Желание обособить территорию курорта не всегда могло быть реализовано. Строительство отдельных поселков для служащих требовало значительных финансовых вложений, однако зачастую денег не хватало даже на строительство или реконструкцию лечебных помещений. Кроме того, такое разделение могло быть успешным только при застройке новых курортных районов. В Крыму или на Кавказе, где старый фонд санаторных зданий находился в черте города, четко разграничить пространство было просто невозможно. Отметим, что даже развитие «идеального» курорта Сочи-Мацеста в итоге не смогло сохранить обособленность курортной зоны. С развитием города в промышленный и административный центр принцип зонирования был нарушен, и «инаковость» курортного пространства была нивелирована.
Согласно концепции гетеротопа Фуко, эффективность практик дисциплинирования связана с распределением индивидов в пространстве[12]. Для этого гетеротоп использует разные методы, в частности организует аналитическое пространство, т.е. систему, в которой каждый индивид находится на определенном, отведенном ему месте. Это дает возможность ежеминутного контроля над поведением каждого. Система четкого зонирования нашла отражение в планировке курортного пространства.
Парк был неотъемлемой частью всех курортов. Представление о том, каким он должен быть и по каким принципам структурироваться, менялись с течением времени. Кроме того, на уровень благоустройства парков сильно влияли экономические факторы. Медиками парковые зоны, даже их эстетические характеристики, воспринимались сугубо функционально: «Душевный отдых, сообщаемый красотой природы, придает лечебным средствам курортов ту силу, которой они при иных обстоятельствах и в обычной обстановке нашей отвратительной и неустроенной жизни не имеют. Зеленые территории лесов и лугов справедливо признаны на Западе одним из важных лечебных средств»[13].
Функциональный подход хорошо заметен в результатах работы Комитета по планировке Южного берега Крыма, который разработал отдельные требования, предъявляемые к организации парковых зон для различных типов лечебных и лечебно-профилактических учреждений. Например, внутренний парк санатория для легочно-туберкулезных больных мыслился как «парк с цветниками, клумбами, зелеными насаждениями и специально теневыми участками для лежания больных». Размер парка принимался из расчета 150 м2 на койку. Внутренний парк санатория для нервнобольных представлялся как парк с небольшими прогулочными дорожками, его размер рассчитывался по 200 м2 на койку. В организации именно последнего типа санаторного парка предлагалось обратить особое внимание на эстетические факторы[14].
Исходя из набора функций, парк предполагалось подразделять на разные зоны: например, выделялись прогулочная, спортивная зоны, зона тихого отдыха. Предполагалось, что в парке будут сосредоточены все главные сооружения курорта: водолечебница, курзал, площадки для игр и кафе, однако о том, как именно они должны размещаться, речь не шла. В связи с этим планировка парка могла быть нерегулярной, носила «естественный» характер, учитывала особенности рельефа местности. В результате план, как правило, не был симметричным, а аллеи — исключительно прямыми[15].
С появлением новых культурных тенденций и переориентацией на освоение классического наследия в начале 1930-х годов в организации парковых зон появляются новые тенденции, причем это касается не только санаторных, но и городских парков. По мнению архитекторов, советский парк, выполняющий особый набор функций, должен был проектироваться по принципиально новой схеме, объединявшей в себе регулярную и пейзажную планировку. В качестве идеального образца выступал Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького в Москве[16]. Функциональное зонирование парка сохранялось, однако с этого времени оно было подчинено не утилитарным требованиям, а принципам художественной целостности.
Задача дисциплинирования достигалась не только организацией территории, но и определенным подходом к пониманию функций архитектуры. Последняя, указывает Фуко, «создается не просто для того, чтобы предстать взору (пышность дворцов), не для обеспечения обзора внешнего пространства (геометрия крепостей), а ради осуществления внутреннего упорядоченного и детального контроля, ради того, чтобы сделать видимыми находящихся внутри». Словом, архитектура в пространстве гетеротопа девиации призвана быть инструментом преобразования индивидов: воздействовать на тех, кто в ней находится, управлять их поведением, доводить до них проявления власти, делать их доступными для познания, изменять их[17].
Архитектура курортов служила средством дисциплинирования, управления поведением отдыхающих. На это указывал принцип рациональности планировки всей территории курорта, используемый с целью минимизировать затраты и оптимизировать выполнение функций. В планировке санаторных корпусов использовался палатно-коридорный принцип, характерный для больничных зданий. Принцип художественности в архитектуре, утвердившийся в первой половине 1930-х годов, не противоречил механизмам дисциплинирования. Фактически с утверждением классицистической планировки, с использованием приемов регулярного парка пространство курорта стало более упорядоченным и лучше могло выполнять организующие функции.
Пространство курорта включало в себя ряд обязательных структурообразующих элементов: здание лечебницы, жилые корпуса, административные и общественные помещения. В совокупности они не только зонировали территорию, но и организовывали действия отдыхающих во времени и пространстве.
Еще одной дисциплинирующей практикой на курорте была особая организация времени. Основными методами контроля над временем, по мнению Фуко, являются установление ритмичности, принуждение к четко определенным занятиям, введение повторяющихся циклов. Важна детализация действия во времени: благодаря этому, говорит автор, «в тело проникает время, а вместе с ним — все виды дальнейшего контроля, осуществляемого властью»[18].
Курорты предлагали вариант впечатляющей структурированности времени, основой которой являлся лечебный режим.
Нам не удалось найти большого количества различных вариантов режимов. Они, как правило, не обсуждались на страницах профессиональной печати. Кажется, что этот вопрос не был дискуссионным. Скорее всего, режим в санаториях был выстроен по одной схеме.
Врачи полагали, что в лечебных целях больные должны все время находиться под присмотром:
Расписание, прежде всего, говорит за введение известной лечебной дисциплины, с другой, за то, что врач и больной тесно сплетались между собой в течение дня, больной невольно почти весь день был в сфере врачебного влияния. С первого своего момента поступления в кумысную санаторию больной должен был испытывать, что он попал в лечебное учреждение[19].
Требование соблюдения режима заставляло использовать различные методы контроля: введение индивидуальных карточек, наблюдение санаторно-гигиенического характера за помещением больных, установление «общественных часов» на курорте[20].
Существовал ряд запретов: нельзя было ездить в город, вообще отлучаться из санатория[21], играть в карты, употреблять крепкие напитки, родным запрещалось часто навещать больного и т.п. Считалось, что все эти ограничения преследуют цель создания наиболее благоприятных внешних условий для больного:
Понятно, что поездка в город легко может закончиться свиданием с друзьями в трактире, посещение родных — посеять в душе больного ряд семейных и домашних забот, волнующих его и т.д., а все это дурно отзывается на боеспособности организма и потому сурово изгоняется из санатория[22].
Также использовались методы наказания: нарушивших режим обсуждали на собрании отдыхающих, выносили им предупреждения, выговоры, иногда сообщали по месту работы, а в крайнем случае могли заставить покинуть санаторий до окончания срока лечения.
Интересно, что врачи стремились регламентировать жизнь не только в отдельных санаториях, но и в курортных городах.
Таким образом, на всех курортах время отдыхающих было строго регламентировано в течение всего дня, хотя режим в разных санаториях мог различаться. Даже те часы, которые не были заняты лечебными процедурами, оказывались включенными в общую систему. Распределение времени, установление ритмичности, повторяющихся циклов, принуждение к четко определенным занятиям — все эти задачи решало введение жесткого распорядка дня. Время было предельно детализировано: это касалось не только приема пищи или лечебных процедур, но и выполнения, например, процедур гигиены. Кроме того, пребывание в санатории подразумевало постоянное повторение определенных действий. Конечно, основным циклом был лечебный. Однако и способов проведения времени, свободного от лечебных процедур, было не слишком много. С отграничением пространства отдыхающим предлагалось выбирать из того, что было внутри этой замкнутой системы, т.е. раз за разом совершать одни и те же действия. Дисциплинирующий характер был неявным, поскольку большую часть дня отдыхающие занимались тем, что считалось развлечением или удовольствием: физкультурой, прогулками, играми, экскурсиями, просмотром фильмов, концертов и т.д. Однако даже эти развлечения могли иметь место только в установленное время и совершались периодически. Способы проведения досуга на разных курортах могли быть разными — это зависело от ведомственного подчинения, финансовых возможностей, инициативы персонала и даже от места расположения санатория. Конечно, участие в культурно-массовых мероприятиях не было обязательным.
Не всегда строгий распорядок дня в санаториях приветствовался отдыхающими, часто находились желающие организовывать время по своему усмотрению — т.е., по мнению врачей, «нарушать режим».
Понимание курорта как гетеротопа девиации позволяет нам следующим образом определить признаки курортного пространства. Оно было организовано аналитически: каждому индивиду отводилось особое место и предусматривалось его передвижение к другим отведенным ему местам в определенное время. За каждым отдыхающим были закреплены койка в палате, где он мог находиться в часы сна и отдыха; место в столовой, куда он должен был являться согласно общему расписанию; определенное количество лечебных процедур, на которые, как правило, нужно было записываться или приходить по уже составленному графику, в точно установленное время. Даже его место в развлекательных действиях было отчасти предопределено, хотя бы потому, что к ним не допускались посторонние. Такое четкое распределение отдыхающих по территории и во времени — то, что называется режимом, — делало удобным контроль над ними. Кроме того, подобное распределение создавало полезное пространство: режим, по мнению медиков, был необходим для успешного выполнения лечебной функции.
Тем не менее следует понимать, что такая схема контроля — это скорее веберовский идеальный тип, чем реально существовавший пример. Зачастую у советской власти не было ни ресурсов, ни умений, чтобы реализовать подобное контролирующее и дисциплинирующее пространство.
Кроме того, некоторые принципы организации пространства курорта конфликтовали с подспудным желанием создать регламентированное пространство. Например, красота курортов считалась чуть ли не физической необходимостью отдыхающего, потому что «красота окружающей природы является одним из мощных факторов (так называемый «хорологический» фактор), благотворно влияющих на эмоциональное состояние человека, на его нервную систему и психику и тем самым на его отдых и лечение»[23]. Именно поэтому большое внимание уделялось внешнему виду и впечатлению, которое этот вид должен был производить. Более того, при проектировании необходимо было учитывать, как будет выглядеть курорт с той или иной точки обзора. Здание рекомендовалось располагать на участке таким образом, чтобы от него «открывался наиболее красивый вид на окружение санатория, с организацией специальных видовых площадок»[24]. Таким образом, здесь рациональность подчинялась идее эстетического воздействия.
Дисциплинирующее пространство — это прежде всего рациональное пространство. Представляется, что именно рациональности иногда не всегда хватало советским властям при конструировании пространства советского курорта.
Понимание некоторых вопросов курортного строительства можно проиллюстрировать примером Сочи. Надо отметить, что географическое расположение Сочи не очень удачное: равнинных мест мало, горы близко подходят к морю, основные строительные площадки — на склонах. Курортный проспект — основная артерия города — не только связывал Адлер и Сочи, но и выступал осью всего курортного района: именно вдоль него были построены основные санаторные комплексы. Сложность также заключалась в том, что берег моря в этом районе сильно подвержен разрушению и, в случае застройки, его нужно было серьезно укреплять и в дальнейшем поддерживать, что требовало больших и постоянных финансовых затрат. Кроме того, район был сильно заболочен, требовалось провести осушение, чтобы избавиться от постоянной опасности малярии. Отсутствовали водопровод, канализация — все это требовалось сооружать. Не было дорог: необходимо было прокладывать и железную дорогу, и автомобильную в крайне неблагоприятных условиях, чтобы просто перевезти на курорты всех желающих.
Более того, географическое положение Сочи в каком-то смысле противоречит идее лечебного места. Расположение главных санаториев на склонах гор приводит к тому, что отдыхающие вынуждены преодолевать значительные подъемы и спуски по лестницам. А они действительно значительные: например, перепад высот между корпусами санатория им. Орджоникидзе и морем составляет 72,5 м, а в санатории им. Ворошилова — 94 м. Второй из них был построен в 1930 году, первый — в 1952-м. Остальные санатории: «Металлург», им. Дзержинского и другие — не имели фуникулеров. Перепад высот между корпусами и Курортным проспектом был не столь значителен, однако для больного человека мог стать довольно сложным препятствием. Особенно это касалось санатория им. Ворошилова (РККА) — его корпуса были разбросаны по довольно крутому склону и связывались системой лестниц. Добраться до пляжа можно было на фуникулере, однако пройти из корпуса в столовую нужно было пешком. Тут необходимо также упомянуть, что многие санатории специализировались на лечении опорно-двигательной системы. С этой точки зрения подобное расположение санаториев оказывалось не только иррационально, но и несколько цинично.
Объективно, Сочи был не самой лучшей площадкой для строительства большого курорта. Лечебные (бальнеологические и климатические) ресурсы были и в других местностях, которые обладали более удобным географическим расположением: Анапа, Геленджик, курортные местности Крыма (Саки, Евпатория) и другие. Конечно, Сочи обладал некоторыми преимуществами: например, более теплый климат, а следовательно — больше возможностей для круглогодичного санаторного обслуживания. Кроме того, в Сочи находилась дача Сталина, где он любил бывать.
Более того, иногда пространство было не только нерационально, но и откровенно неудобно спланировано. Особенно это касалось внутренних помещений, которые, в отличие от внешнего убранства, зачастую были весьма аскетичны. Так, помпезный санаторий Наркомтяжпрома в Сочи, интерьер которого поражал роскошью, имел всего одну ванную комнату на этаже, которая к тому же была оборудована не лучшим образом.
Нужно отметить, что в своей иррациональности советский режим не был одинок. Так, во второй половине 1930-х годов в Германии на острове Рюген по заказу движения «Kraft durch Freude» («Сила через радость») был построен морской курорт Прора. Самая знаменитая его постройка — гигантский дом отдыха «Прорский колосс» (1936—1939), архитектор Клеменс Клотц. Дом отдыха рассчитан на размещение 20 000 отдыхающих и растягивается на 4,5 км вдоль побережья. Безусловно, такая постройка может потрясать воображение, в этом есть своеобразная эстетика. С помощью подобного здания можно обеспечить недорогим курортным отдыхом большое число граждан. Однако у этого проекта есть и недостатки. Остров Рюген находится в Северном море, примерно на широте Калининграда, т.е. как дом отдыха он вряд ли мог функционировать круглогодично. Кроме того, проблемы могли быть и с организацией такого значительного количества людей. И хотя от каждого из восьми продольных жилых блоков в сторону моря должно было уходить поперечное клубное здание со столовой почти на тысячу мест, игровыми комнатами и залами, а на территории предусматривалось также возведение двух бассейнов, кинотеатра, музыкального павильона, — на мой взгляд, можно говорить о нерациональности подобной постройки.
Итак, возвращаясь к вопросу конструирования пространства советского курорта, надо отметить, что нерациональность, которая так или иначе могла влиять на формирование пространства, в какой-то момент могла привносить «дух свободы» и ограничивать контроль и дисциплинирование.
Очевидно, что мы не можем однозначно ответить, чем был советский курорт: пространством свободы или пространством контроля. Но мы можем говорить, что именно в столкновении тенденций, в этих ответах на вызовы модерности (а стремление взять под контроль прежде приватную сферу досуга было характерной чертой модерности) мы можем увидеть то «советское», что иногда безуспешно пытаемся найти в ярких, как нам кажется, примерах советского прошлого.
[1] Крючкова Н.Д. Социальные трансформации морского курорта: (На примере Брайтона) // «Курорт» в дискурсивных практиках социогуманитарного знания. Ставорополь; Пятигорск; М., 2007. С. 202—212.
[2] Грей Ф. История курортов: Архитектура, общество, природа. М., 2009. С. 162.
[3] Мальгин А. Русская Ривьера. Симферополь, 2004.
[4] В иностранной литературе встречается термин «lower- middle class», которому трудно подобрать эквивалент в русском языке.
[5] Концепция культурности также может быть рассмотрена в этом контексте. О ней см.: Волков В. Концепция культурности, 1935—1938 годы: Советская цивилизация и повседневность сталинского времени // Социологический журнал. 1996. № 1/2. С. 194—213.
[6] Foucault M. Of Other Spaces: Utopias and Heterotopias // Diacritics. 1986. Vol. 16. № 1 (foucault.info/documents/ heteroTopia/foucault.heteroTopia.en.html (дата обращения: 16.03.2014)).
[7] Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 1999.
[8] Тезяков Н. Курортное дело в Российской Социалистической Советской Республике: Доклад XXXIX Германскому бальнеологическому конгрессу в Аахене. М., 1923. С. 7; Семашко Н. Что такое курорты и как на них лечиться. М., 1924. С. 22.
[9] Ткаченко В. Архитектура санатория. Киев, 1954. С. 13.
[10] Заславский А. Планировка курорта Гагры // Архитектура СССР. 1938. № 8. С. 49.
[11] Щусев А. Строительство курорта «Псырцха» в Абхазии // Архитектура СССР. 1936. № 12. С. 24.
[12] Фуко М. Указ. соч. С. 206—209.
[13] Карстенс Э. О необходимости создания и переустройства в Пятигорске парков, как одной из мер улучшения курорта // Курортное дело. 1923. № 2. С. 68.
[14] Социалистическая реконструкция Южного берега Крыма: Материалы районной планировки ЮБК. Симферополь, 1935. С. 199.
[15] Зильберт А. Проект планировки Сочи-Мацеста // Современная архитектура. 1926. № 1. С. 25—27; Лисагор С. Планировка курорта «Лимены» на Южном берегу Крыма // Там же. 1928. № 6. С. 183—184.
[16] См.: Kucher K. Der Gorki-Park: Freizeitkultur im Stalinismus 1928—1941. Koln; Weimar; Wien: Bohlau Verlag, 2007; Зо- лотоносов М. Слово и тело. М., 1999.
[17] Фуко М. Указ. соч. С. 249—252.
[18] Там же. С. 222.
[19] Васильев Н. Кумысолечение в 1922 г. // Курортное дело. 1923. № 3-4. С. 64.
[20] Васильев Н. К постановке медицинского дела на курортах в ближайшее время // Курортная хроника. 1922. № 1-2. С. 5.
[21] Эти запреты стали менее строгими в послевоенный период.
[22] Консторум С. Для чего нужны санатории: Задачи санаториев и санаторное дело в Москве. М., 1925. С. 16.
[23] Свирский В. Архитектура санатория в связи с оздоровительными факторами природы // РГАЭ. Ф. 293. Оп. 3. Д. 297. Л. 28.
[24] Там же.
Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2014, №2(126)